Миссионерское высказывание, которое не боится быть литературой

В последнее время часто возникает вопрос о целесообразности бумажных книг: удобнее и практичнее кажется электронный формат, да и качество печати зачастую оставляет желать лучшего. Тем удивительнее держать в руках книгу-артефакт, в которой все взаимосвязано, все работает на единую цель: от обложки и корешка до иллюстраций и приложений. Обложка книги не простая, а составная: одна часть выполнена в дорогой и редкой технике шелкографии — яркая, пасхальная, а вторая ее половина — из необработанного картона. И это не какой-то недочет, а символ разлома, произошедшего в описываемую эпоху, духовного богатства главных героев и скудости, жестокости материального мира, их окружавшего.

Время действия — 1922 год. Создатели книги (и тут я говорю не только об авторе, но и о дизайнере Анастасии Новик, и о художнице Анастасии Дзюбе, чьи иллюстрации не просто дополняют повествование, но находятся с ним в неразрывной связи), кажется, буквально восприняли постмодернистский слоган о том, что текстом может быть что угодно, стоит лишь наполнить предметный мир дополнительными смыслами. Осуществился их замысел — не только сложный, но и дорогой в исполнении— благодаря инициативе Дмитрия Лизунова, без финансовой поддержки которого книга вряд ли бы увидела свет. И вот, перелистывая страницы, мы видим предисловие на крафтовой бумаге, повесть и очерки — на мелованной, фотографии-вкладыши — на кальке, как знак того, что все люди, на них запечатленные, мертвы. И только погрузившись в чтение, понимаешь: игра в визуальные и тактильные эффекты затеяна не ради игры, не в рамках постмодернистского дискурса, а для того, чтобы приблизить к современному читателю события столетней давности. Впрочем, с этой задачей Екатерина Федорчук вполне справляется и с помощью литературных приемов.

* * *

Основную часть издания занимает повесть «Последнее письмо». Начинается она эпиграфом из Откровения Иоанна Богослова, но на этом сходство со сложившимся за последние несколько десятилетий жанром беллетризованного жития заканчивается. И пусть первые же строки повести — разговор о Боге, но разговор этот ведут двое красноармейцев. Мы проваливаемся в прошлое — без подготовки, без описаний и дат, и нам ничего не остается, кроме как попытаться самим угадать время, место и социальное происхождение героев по тону диалога. Прием в какой-то мере психологический: читателю не дают остаться потребителем литературного продукта, с самого начала ему приходится потрудиться, приложить мыслительные усилия, заполнить пробелы собственными соображениями и воображением, а потом сверить свои предположения с текстом. Впасть в состояние благостной расслабленности, в которое порой погружает читателя так называемая православная литература, не удастся: это чтение, требующее от нас непрерывного интеллектуального и душевного труда.

Здесь Екатерина Федорчук не идет по проторенному уже почти столетие назад Борисом Зайцевым пути. Ничуть не желаю умалить достоинств его прекрасной в своей простоте прозы, ставших уже классикой повестей «Алексей Божий человек» и «Преподобный Сергий Радонежский», но не могу не заметить, что его современные последователи частенько заменяют простоту упрощением. Екатерина Федорчук в своей повести ищет новый язык и ставит перед собой задачу не просто изложить биографию святого или протоколы процесса по делу об изъятии церковных ценностей, а сделать так, чтобы читатель проживал события вместе с героями, ставил вопросы и искал ответы, а не получал их готовыми от автора.

* * *

Поклонники «Трибунала», дебютного романа писательницы, в какой-то мере уже были готовы к нестандартному подходу. Следуя в начале «Последнего письма» за двумя представителями класса-гегемона, я невольно вспомнила, что в «Трибунале», действие которого разворачивается за несколько лет до этого в Саратове, гонения на Церковь описываются с точки зрения явного антагониста, чекиста Романа Хацкелеева. Начало повести заставило меня предположить, что и здесь писательница собирается прибегнуть к подобному приему. Но я ошиблась: Екатерина Федорчук избежала самоповтора, а сцена, показанная нам глазами красноармейцев (один из них оказывается уроженцем Саратова, что тоже напоминает о первом романе автора), — всего лишь интерлюдия, погружающая в эпоху и содержащая небольшую отсылку для верных и внимательных читателей.

* * *

Повествование большей части повести сосредоточено на последних днях жизни Юрия Новицкого, а точнее, на его последнем письме — записке, которую герой написал своей матери перед казнью. Эта записка действительно существовала, по крайней мере, ее окончательный вариант. И это тем удивительней, если знать, насколько непростыми были отношения Юрия Новицкого с матерью. Здесь автор словно перекидывает мостик между столетиями, находит то, что может живо отозваться в современном читателе. Даже верующему человеку трудно осознать мотивы, которые двигали людьми, которых Церковь называет новомучениками. Готовность умереть за правду, защищать подсудимого в заведомо проигранном деле — все это может показаться или очень далеким от сегодняшней действительности, в которой государство не преследует Церковь, или, с точки зрения обывательской, даже глупым. А вот проблема детско-родительских отношений, которая не заканчивается с детством, к сожалению, остается для современного человека актуальной и, возможно, звучит даже более остро, чем раньше. Об этом пишутся книги, психологи ищут пути решения вместе с пациентами, а терапия может длиться годами. Мнения специалистов сходятся в одном: если любви между родителями и детьми нет, то она вполне может быть заменена долгом. Но такой расклад для христианина кажется недостаточным: даже в Евангелии рядом с констатацией, что враги человеку домашние его (Мф. 10 , 36), мы видим заповедь о любви к ближнему. Главный герой повести — прежде всего христианин, и он на протяжении всей этой истории пытается найти в себе любовь. Таков путь, по которому читатель проходит вместе с героем.

Это невольное соучастие делает судьбы и подвиг новомучеников советского времени более понятными и близкими нам, людям XXI века. Повесть о святом юристе Юрии Новицком — миссионерское высказывание, которое не боится быть литературой.

Газета «Православная вера», № 14 (706), июль 2022 г.